Как это было. Празднование 300-летия Дома Романовых в Санкт-Петербурге

Из журнала "Кадетская перекличка" № 16 1976г.

АЛЕКСАНДР ГЕРШЕЛЬМАН, камер-паж, выпуск 1913 г.

Первой моей ответственной службой при Дворе был выход через залы Зимнего дворца в дворцовую церковь. Этим выходом открылись в феврале 1913 года торжества 300-летия Дома Романовых.

В этот день нас подняли рано, и служители внесли в роту придворные мундиры, лосины, ботфорты и султаны к каскам. Накануне мы отрепетировали носку шлейфов и выслушали последние наставления, как и когда их носить (брать шлейфы в руки полагалось на поворотах шествия, когда оно двигалось по комнатам, пол которых был затянут ковром. Когда же шествие растягивалось по прямой линии, шлейф расстилался по полу.

Каждый год корпус шил, обновляя цейхгауз, несколько новых придворных мундиров. Мне повезло получить на меня сшитый мундир, потому он сидел на мне превосходно и, несмотря на галуны (14 спереди 4 сзади на карманах), на лосины и ботфорты, я в нем не чувствовал себя стесненным в движениях. Примочив проборы, мы не надели каски, чтобы не растрепаться, и в поданых нам придворных каретах держали их на коленях. Во время же придворной службы мы каски вешали за чешую, султан вниз,на шпагу.

Прибыв во дворец, мы выстроились в две шеренги у входа Малахитовую гостиную, в которой собиралась Царская Семья. Надев придворный мундир, паж на время службы во дворце из строевого чина Царской армии превращался в чина придворного, подчиненно гофмаршальской части. Всем, кому полагалось, то есть великим князь княгиням, министру Двора графу Фредериксу, обер-гофмаршалу г. Бенкендорфу и т. д., мы во время службы во Дворце отвешивали только придворные поклоны и лишь Государю Императору на его привета «Здорово, пажи!» — отвечали: «Здравия желаем Вашему Императорски Величеству!»

Время ожидания прошло быстро, оно было заполнено наблюдениями за приготовлением к выходу. Приехало наше придворное начальство, которое нам называл сопровождавший нас капитан Малашенко и которое мы должны были знать в лицо. Начали прибывать члены Царского Дома, которым мы отвешивали поклоны. Великий князь Николай Николаевич довольно резко сделал замечание командиру нашей роты Карпинсксму недовольный тем, что камер-паж его супруги Анастасии Николаевны не встретил ее при выходе из кареты. Это требование было необосновано, но возражать не приходилось.

Наконец нас впустили в Малахитовую гостиную, где в ожидании Государя и Государыни была собрана Царская Семья. С бьющимся замиравшим сердцем мы вошли туда.

 Я тогда не знал в лицо Великой княгини Марии Александровны, да и не было времени высматривать в группе членов Императорского Дома. Барклай прямо подошел к Великой княгине Марии Павловне, при которой он уже состоял во время базара. Я шел за ним и в пожилой даме, стоявшей рядом, угадал свою Великую княгиню. Она спросила мою фамилию и передала мне свою мантилью.

В Малахитовой гостиной нам и предстояло еще одно испытание: выход Императора и ответ ему. Мы не стояли в строю, а были рассыпаны в гостиной, ответ все же должен был быть дружным, без крика, но не робкий. В этот день мы это испытание прошли блестяще.

Вошел Царь поздоровавшись с Царской Семьей, обвел нас глазами и негромко сказал:
«Здорово, пажи!».
Секундная пауза — и наш дружный ответ огласил гостиную.
Только что раздраженный Великий князь Николай Николаевич, передал нам через полковника Карпинского свою благодарность за нашу отчетливость.
Рядом с Государем встала Императрица. Наследник Цесаревич был на руках рослого бородатого конвойца.

Если не ошибаюсь, в этот же день Государю представлялась монгольская депутация, и Царь принимал ее в Малахитовой гостиной перед выходом. Монголы прибыли просить покровительства Белого Царя для своей страны. Депутация была одета в халаты, на головах были низкие, отороченные мехом шапки, к верху которых были прикреплены лисьи хвосты.

 Мелкими шажками они подошли к Государю и, встав на колени, пали ниц перед Ним. От этого движения лисьи хвосты ударились о пол у ног Императора. Вид этих людей, их непривычные одеяния, яркие цвета халатов, а главное, лисьи хвосты, ударившие о пол у самых ног Царя, испугали Наследника, и он, отвернувшись от этих страшных людей, прижался к плечу казака. Монголы выражали свою преданность Русскому Царю, Государь им отвечал. Так впервые, 19-летним юношей, я приобщился к великодержавной политике нашей Родины. В эти дни Россия, осуществляя свою миссию на Востоке, замиряла и втягивала в круг своей культуры новые области и народы.

Высочайший выход происходил годами установленным порядком. Из Малахитовой гостиной Царская Семья выходила парами. Впереди Император под руку с Императрицей, за ними несли Цесаревича, великие князья с великими княгинями шли по их старшинству в рядах Августейшего дома. Впереди церемонимейстеры тростями, украшенными голубыми андреевскими лентами, стуком об пол давали знать о выходе Царя в залы и предшествовали шествию, как бы прокладывая ему путь.
Далее шли чины Двора, камергеры, камер-юнкеры, статс-дамы, камер-фрейлины, фрейлины Их Величеств. Камер-пажи шли в шествии немного сзади и справа от Государынь и великих княгинь, поднимая шлейфы на поворотах и коврах и расстилая их снова, как только выход вытягивался в залах по прямому направлению.

Вдоль пути следования шпалерами стояли высшие государственные чины, депутации, группами офицеры полков гвардии и армии, в белых платьях приглашенные дамы. Прохождение через парадные, роскошные залы дворца, золото мундиров, светлые наряды дам и красочные платья фрейлин производили неизгладимое впечатление блеска и составляли величественную картину, невольно связываемую с представлением о мощи РУССКОЙ Империи.
В аванзале перед церковью камер-пажи покидали шествие и, выстроившись рядами, пропускали мимо себя колонну участников выхода.

После выхода мы уходили в верхние покои дворца, во фрейлинскую половину, где нам сервировали обед от царского стола. У приборов стояли полубутылки красного и белого удельного вина. Получая от нас на чай, прислуга предлагала нам и водку «белую головку». Этим заканчивалась наша служба, и в каретах (ландо на четыре человека) с ливрейным кучером на козлах нас увозили в корпус.

Второй раз нам пришлось участвовать в торжествах во время молебна в Казанском соборе. Царскую Семью мы встретили на паперти и, проводив до середины собора, встали полукругом, отделяя это место от толпы присутствующих. Служил Патриарх Сирийский в сослужении с Митрополитом С.-Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским) и сонмом русского духовенства. Евангелие читал по-арабски Патриарх. Как говорили, он приехал в Россию для очередного сбора средств на нужды своей церкви. то время Россия, как опора православия, собирала несметные деньги не только на поддержание Святых Мест Палестины и на русские монастыри на Афоне, имевшие свои подворья и своих представителей во всех крупных городах России, но и на поддержание православных церквей на Ближнем Востоке. Патриарх, конечно, не без расчета приноровил свой приезд к торжествам восшествия на престол Царственного Дома Романовых.

Служба продолжалась около часа, но чудный хор и разнообразие впечатлений настолько развлекали, что время прошло для нас незаметно.
За мною и за неизменно со мною рядом стоящим Барклаем, напирая на нас расшитым золотом передом своего придворного мундира, расположился председатель Думы Родзянко. Меня и Барклая тогда поразила развязность манер этого человека, сыгравшего в истории русской революции столь печальную роль. Несмотря на непосредственную близость Царской Семьи отделенной от толпы лишь цепочкой камер-пажей, он позволял себе разговаривать с соседом и густым басом подпевать чудному митрополичьему хору.

Пожалуй, самым утомительным из числа торжеств в С.-Петербурге был прием поздравлений Царем и Царицей по случаю празднования 300-летия, так называемый baise-maine».

Выход на этот раз остановился в зале, называемом Николаевским. Царская Семья занимала целый угол зала. Впереди — Императорская Чета, за ней на мягком стуле — Цесаревич и старшие великие княгини и князья. Более молодые члены Семьи предпочли отойти вглубь, чтобы избежать этикета. Все поздравлявшие подходили к Государю, отвешивали поклон, дамы делали придворный реверанс. Царь подавал всем руку, Императрица давала руку для поцелуя. Боюсь сказать, сколько было этих поздравляющих: все придворные чины, фрейлины и камер-фрейлины. Сенат, Государственный Совет, министры и чины министерств, генералитет, Государственная Дума, чины первых классов Империи и т. д. Длинная змея подходящих тянулась через весь огромный зал, выстраиваясь в очередь в в соседнем зале. Торжественность придворной обстановки исключала всякую торопливость. За порядком следили церемониймейстеры. Они подавали знак очередному поздравителю подходить к Государю. Фрейлины, подходя, опускали на пол свой подобранный на руку трен, церемониймейстеры расправляли его тросточками по паркету, следовал придворный реверанс, поздравление, и фрейлина отплывала.

Все эти часы поздравления нам: фельдфебелю, старшим камер-пажам и камер- пажам старших великих княгинь пришлось простоять навытяжку непосредственно за Государем и на виду у более молодой части Царской Семьи, отодвинувшейся в глубь зала, где было больше свободы. Особенно страдал от этой церемонии Цесаревич Алексей Николаевич. Его живому нраву было невтерпеж сидеть на стуле и смотреть, как какие-то незнакомые люди длинной и скучной чередой подходят к Отцу и Матери, часто с полным отсутствием грации делают все те же движения и отходят, и так все то же в течение долгих часов. Я Ему искренне сочувствовал, этому красивому живому мальчику. Сначала Он сидел смирно, смотря на красивые мундиры и платья фрейлин. Когда же пошла Государственная Дума, то даже смотреть стало не на что. Он несколько раз оборачивался на сестер Ольгу Николаевну и Татьяну, стоявших сзади, рядом с Великой княгиней Ольгой Александровной. Цесаревич был в форме 4- го Стрелкового Императорской Фамилии полка, в малиновой рубашке и темно- зеленом кафтане, на плечной портупее висела соразмерная его росту шашка.

И вдруг я вижу, что Он начинает шашкой играть шлейфом матери, оглядываясь при этом на сестер. Государыня ему сделала знак не играть. Но через несколько минут Он снова начал. Наконец, Его маневры заметил Государь и, повернувшись к нему головой, строго приказал: «Алексей, прекрати!» Наследнику стало еще грустнее.

В тот год впервые начали участвовать в дворцовых торжествах великие княгини Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна, а также княжна Ирина Александровна. К ним тоже были причислены камер-пажи. Государыню обвиняли в чрезмерной холодности в обращении, но знавшие Ее ближе, объясняли ее малую приветливость застенчивостью. Кажется, Ее дочери унаследовали у Царицы эту черту характера. Во всяком случае, их камер-пажи рассказывали, что великие княжны не решались спросить у них фамилию и сделали это через Великую княгиню Ольгу Александровну, под явной опекой которой они находились во время выходов и торжеств.

Торжественный во дворце обед не представлял ничего особенного. Он принадлежал к разряду тех, когда по этикету за стулом каждой великой княгини кроме камер-пажа стояло еще по одному камер-юнкеру и камергеру. Говорили, что во время Священной Коронации порядок обеда был еще более сложный: тарелки с пищей передавались на стол при посредстве всех трех чинов двора. Такую невероятно ответственную процедуру нам, к счастью, не пришлось проделывать. Ведь, не дай Бог, прольешь суп или вывалишь жаркое, не донеся до стола!
Не помню ничего, что было бы достойным быть отмеченным во время этого обеда. Разве только, что во время следования к столу после поворота из одного зала в другой я, задумавшись, слишком долго задержал в руках трен Великой княгини Марии Александровны. Это, конечно, не ускользнуло от всевидящего ока идущей за нами Великой княгини Марии Павловны старшей. Она через Великого князя Димитрия Павловича, с которым шла под руку, указала мне на мою оплошность. Еще одно важное правило придворной службы (кроме уже преподанного мне на базаре Эттером) мне было указано: во Дворце будь все время начеку и не задумывайся.

Совсем другой, отличный от дворцового распорядка, характер носил бал санкт- петербургского дворянства, на котором дворяне принимали Царя и Его Семью по случаю 300-летия Дома Романовых, в котором нам пришлось принять участие, служа камер-пажами. На приеме дворянства не было того торжественного блеска, которым отличались выходы, обеды и приемы в Зимнем дворце. Вся обстановка бала в Дворянском Собрании носила более частный характер. Царская Семья была гостьей в среде свеого дворянства, и это положение при всей торжественности приема неминуемо уничтожало многие преграды, обязательные при соблюдении придворного этикета. Весь прием Царской Семьи, порядок в залах поддерживался не придворными чинами, а самими дворянами, зал был наполнен не представителями служилой знати, а лицами в большей части не участвующими в придворных приемах. Да и цель собрания была другая. Если выходы служили утверждению и внешнему проявлению мощи и величия Царской России, то бал дворян был проявлением чувств привязанности этого сословия к Короне и готовности служить до гроба Российской Империи.

Царская Семья во время таких балов держала себя с большим тактом, участвуя в общих танцах и смешиваясь с толпой дворян. Камер-пажи в танцах и веселии зала, конечно, не участвовали. Проводив своих великих княгинь в залы, мы выстроились под колоннадой Большого зала  на возвышении, предназначенном для Высочайших Особ.

Высочайшие Особы были в «городских» платьях, а потому шлейфов нам нести не приходилось. Большинство великих княгинь и, конечно, великие княжны танцевали, а потому находились в зале, а на возвышении под колоннами заняли места лишь Государыня и пожилые великие княгини. Камер-пажи были отведены в глубь возвышения, и лишь фельдфебель, старшие камер-пажи при Императрице и мы с Барклаем оставались впереди на возвышении.

Не могу сказать, чтобы в зале царил порядок. Распорядители из дворян оттесняли приглашенных, желая образовать более просторное место для танцев. Гости же пытались стать поближе к возвышению, чтобы видеть Государя, а потому стремились прорваться в первые ряды. Это мешало порядку и портило общую картину бала.
Распорядители подводили к великим княжнам лучших танцоров из офицеров гвардейских полков, многие из них были в Петербурге известны как отличные дирижеры на танцевальных вечерах. Хотя я никогда не любил танцы, но камер-пажем часто приходилось бывать на таких вечерах. За последние годы перед войной эти вечера становились все блестящее.

Входило в моду делать котильоны из живых цветов, выписываемых среди суровой нашей зимы из Ниццы. И должен признать, что это было очень красиво, когда в руках танцующих появлялись эти цветы, то белые, то красные, то розовые, душистые и свежие. Та же роскошь была и на описываемом балу.

Из дирижеров в то время особенно выделялись улан Ее Величества Ротмистр Маслов, барон Притвиц 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка, конногвардеец Струве, флигель-адъютант, хороший ездок на конкурах.

 Оставаясь при наших великих княгинях, мы могли наблюдать за красивой картиной бала. Наши великие княгини сидели в креслах слева на возвышении, обмениваясь впечатлениями. Но тут произошел инцидент, сильно взволновавший бедного Барклая. Великая княгиня Мария Павловна начала что-то говорить своей соседке, указывая глазами в зал, и затем, желая, по-видимому, в чем-то убедиться, встала. Думая, что Великая княгиня собирается спуститься в зал, Барклай отодвинул кресло, и в тот же момент Великая княгиня, не оборачиваясь, стала садиться. Быстрым движением Барклай толкнул кресло вперед, так что Великая княгиня все же села в кресло, хотя всего лишь на самый край его. Не сделай Барклай этого быстрого движения. Великая княгини оказалась бы на полу. Со сдвинутыми бровями она обернулась к нему бросила: «Vous et fou!» Покраснев, как рак, Барклай мне только шепну «Фу, как жарко!»

Закончу эти воспоминания о торжествах в Санкт-Петербурге кратким описанием представления оперы «Жизнь за царя» в Мариинском театре. Это было одно из красивейших виденных мною за мою жизнь зрелищ.

Государь и старшие члены Царской Семьи присутствовали на представлении, сидя в центральной, так называемой, Царской ложе театра. Более молодые Высочайшие особы были помещены в боковых великокняженских ложах. Партер был занят Сенатом, Государственным Советом, придворными чинами и чинами первых первых классов. Первые ряды красных сенатских мундиров сменялись зелеными мундирами Совета, после которых блистало золото придворных чинов. Все это в соединении с сединами этих сановников Империи создавало необычайно красочную картину. В ложах группами сидели офицеры гвардейских полков: в классических мундирах кавалергарды, конногвардейцы и кирасиры, роскошные гусары, изящные уланы, в строгих мундирах наша конная артиллерия, в цветных лацканах гвардейская пехота, стрелки Императорской Фамилии и т. д. и т. д.; в ложах же были размещены статс-дамы и фрейлины в своих украшенных золотом платьях, с кокошниками на головах; эти платья введены были в придворный обиход Император Николаем I и просуществовали до нашего времени без изменения, — платья были лишь удлинены шлейфом.

Когда Царь вошел в ложу, весь театр встал и обернулся к нему лицом. Войдя в ложу за Великой княгиней Марией Александровной, я оторопел красоты представшей передо мной картины, от этой игры красок, роскоши мундиров, изобилия золота, разнообразия уборов.
Быть может, кто-нибудь меня спросит, для чего нужны были это изобилие золота, разнообразие красок, эта подчеркнутая роскошь? Как участник этой непередаваемой красоты, я отвечу: по моему глубок убеждению, все это было нужно. Я всегда воспринимал Русскую монархию как какое-то земное воплощение духовной, почти что божественной красоты. Весь этот блеск мне представлялся лишь внешним проявлением этой единственной в своем роде, единственной в мире, неповторимой в своей внутренней красоте Идеи Русской Монархии.

В антрактах весь театр поднимался и кулуары оживлялись мундирами вышедших из лож и партера приглашенных. Царская Семья тоже выходила из ложи, и мы, камер- пажи, за нею.
Тут я обратил внимание на парных часовых, стоящих у входа в ложу. Это были два великана — матросы из Гвардейского Экипажа. Они были не совсем одинакового роста. Видно, не удалось подобрать двоих одного роста. Мне было в то время 19 лет, и хотя я рос до 25 лет, но и тогда был около 1 м 70 см росту. Я подошел поближе к самому высокому и оказался ему по грудь, следовательно, он был далеко за 2 метра ростом и при этом совершенно правильно сложен.

В смысле голосового состава, сказать по правде, представление было менее удачно. Пели наиболее старые и заслуженные солисты, и годы сказывались как на голосах, так и на комплекциях. Великая княгиня Ксения Александровна сильно поморщилась, когда тенор Яковлев сорвался на какой-то высокой ноте.
Эта красивая феерия закончилась пением «Боже, Царя храни...», снова весь зал стоял, и слезы восторга наворачивались на глаза, слушая этот торжественный гимн. Закончились торжества, и мы вернулись к нашим каждодневным занятиям в корпусе — лекциям, репетициям, строевым занятиям.

 

МЕДАЛЬ «В память трехсотлетия Царствования Дома Романовых»

За участие в торжествах 300-летия Царствования Дома Романовых мы все получили именные памятные знаки для ношения на правой стороне мундира. Эти знаки переходят по наследству старшему потомку участника торжеств. Одновременно с этим нам раздали и памятные медали, изображающие Царя Михаила Федоровича и Государя Николая II. Они носились в колодке на трехцветной «романовской» ленте (белой, желтой, черной). У меня образовалась «внушительная» колодка из медали и креста Саксен-Кобург-Готского.

Дневник Николая II

 

21-го февраля. Четверг.

День празднования 300-летия царствования дома Романовых был светлый и совсем весенний. Утром принял несколько чел. и затем погулял в саду. В 12 1/4 ч. я с Алексеем в коляске, Мама и Аликс в русской карете и наконец все дочери в ландо — тронулись в Казанский собор. Впереди сотня Конвоя и сзади тоже сотня.

В соборе был прочитан манифест и затем отслужен торжественный молебен. Вернулись в Зимний тем же порядком в 1 1/2. Настроение было радостное, напомнившее мне Коронацию. Завтракали с Мама. В 3.45 все собрались в Малахитовой, а в Концертной принимали поздравления до 5 1/2 ч. — прошло около 1500 ч. Аликс устала очень и легла; у Татьяны оказался жар. Читал и разбирал море телеграмм. Обедали Элла и Ольга. Вечером она уехала в Москву. Смотрел в окна на иллюминацию и на свечение прожекторов из башни адмиралтейства. Дул крепкий SW.

ОРИГИНАЛ http://nik191-1.ucoz.ru/blog/prazdnovanie_300_letija_doma_ro...

Этот день 100 лет назад. 06 марта (21 февраля) 1913 года

Источники:
http://www.xxl3.ru/
http://ru.rodovid.org/
http://www.visualrian.ru/
http://rus-sky.com/