О Советских инженерах (часть вторая) «Наладим связь без брака…»

В технически отсталой Российской Империи — все же было несколько отраслей науки и техники, где энтузиасты-инженеры и талантливые ученые были «впереди Планеты всей». Одна из этих отраслей – РАДИО…

Датой изобретения радио принято считать 7 мая 1895 г., когда А.С. Попов выступил с публичным докладом и демонстрацией работы своего радиоприёмника на заседании Физического отделения Русского физико-химического общества в Петербурге. Практически одновременно с ним – подобные опыты осуществил итальянский инженер Маркони. В «западном» мире – именно Маркони считается «полноценным» изобретателем радио, ибо им раньше Попова получен патент на это величайшее изобретение. Мы не будем вступать в более чем вековую склоку, а лишь отметим, – на рубеже столетий царская Россия получила «карт-бланш» в виде мирового первенства по технологиям радиосвязи. Нужно сказать, что этим открытием практически сразу воспользовались и на практике. Прежде всего – военно-морское ведомство. Радиопередатчики (если их так можно называть) – устанавливались на военных кораблях. Были даже отдельные «суда-радиостанции». Но исследования дальше «морского» применения – не пошли. Попов усовершенствует свой прибор. Но при этом – «искровая» технология остается неизменной.
В 1904 г. была создана первая двухэлектродная лампа ( диод ), которая до сих пор используется в качестве детектора высокочастотных колебаний и выпрямителя токов технической частоты, а в 1906 г. появился карборундовый детектор. Трёхэлектродная лампа ( триод ) была предложена в 1907 г…
В 1905-м году после очередной «разборки» с полицейским начальством — от инсульта умирает Александр Попов. Практически до начала Первой мировой войны – исследовательские работы по радиосвязи замирают… (Впрочем, — это было характерно для всего мира).
В 1913 г. немец А. Мейснер (1883-1958 гг.) открыл способность триода генерировать электромагнитные колебания. Благодаря этому был построен первый ламповый радиопередатчик, способный передавать как телефонные, так и телеграфные сигналы.
Начавшаяся война и ее обширный театр боевых действий быстро поставила свои, и довольно жесткие требования, — к беспроводной связи. В России к тому моменту полностью отсутствовало собственное производство радиоламп – даже в зачаточной стадии... Первые радиолампы в России были изготовлены Н.Д. Папалекси в 1914 г. в Петербурге. Из-за отсутствия систем совершенной откачки они были не вакуумными, а газонаполненными ( с ртутью ). Однако, радиопередающая аппаратура требовала более качественных изделий. И Россия вынужденно закупает партию радиоламп во Франции.
С началом войны в августе 1914 г. российское военное командование принимает решение в спешном порядке построить две мощные передающие искровые станции (в Царском Селе и на Ходынском поле в Москве), а в Твери — приемную стационарную радиостанцию для связи с союзниками, французами и англичанами, и для слежения за передачами немецких радиостанций. Последняя получила название Тверская радиостанция международных сношений. На ней работала команда военных инженеров под началом капитана Аристова. Вот туда-то и получил «назначение» молодой поручик Михаил Александрович Бонч-Бруевич…

Собственно, — это назначение было «ссылкой». Молодого одаренного курсанта сразу невзлюбил один из преподавателей Электротехнической школы полковник Муромцев. И из столичного Питера – новоиспеченного поручика отправили служить в Тверь. Там Бонч-Бруевич сразу пришелся «ко двору».
«Тверская приемная радиостанция международных сношений» (таково было ее официальное название), на которую попал Бонч-Бруевич, несмотря на свое громкое имя, отнюдь не отличалась совершенством. Вдоль не очень широкой здесь Волги на Жолтиковом поле три стометровые мачты держали на себе антенну — провод длиной почти в километр. Конец провода был введен в старый деревянный барак, где стояло несколько деревянных ящиков с черными эбонитовыми панелями приемников детекторного типа, которые солдаты радиокоманды за их внешний вид окрестили «сапогом». Эту аппаратуру поставляло общество РОБТИТ. Сбоку настроечные — похожие на круглые дверные — ручки и шкалы, как у школьных транспортиров. На верхней крышке — детектор в маленькой стеклянной трубочке с никелевой сверкающей головкой. Это все — для приема искровых сигналов. А для приема незатухающих волн от станций Парижа, Лиона, Лондона добавлялось еще одно далеко не безотказное устройство — «тиккер», несложный прерыватель детекторной цепи. Немудрое по конструкции, «робтитовское» хозяйство работало не очень устойчиво, частенько капризничало и требовало постоянного внимания обслуживающего персонала — солдатской радиокоманды, которая жила в соседнем таком же бараке. А в небольшом бревенчатом домике квартировали начальник станции и его помощник. На станции имелся еще большой двигатель внутреннего сгорания, чтобы крутить электрогенератор для зарядки аккумуляторов и для местного освещения. Деятельный поручик начал приводить аппаратуру в удовлетворительное состояние, добился бесперебойной работы станции. Но чувствовал — этого все-таки мало. В Европе на многих радиостанциях уже применялись новые приборы — «катодные реле», которые позволяли усиливать радиосигналы. С ними радиоприемники становились более чувствительными. Эти катодные реле — в дальнейшем их стали звать сперва «радиолампами», а позже — лампами электронными — уже с первого десятилетия нашего века начали свое триумфальное шествие в радиотехнике. Незадолго до первой мировой войны лампы стали завоевывать себе место в радиоприемной технике. Бонч решил, что на радиостанции в Твери лампы необходимы. Но где их взять? В России перед войной своих ламп не производили. В небольших количествах их «кустарно» делали, правда, в Радиотелеграфном депо Морского ведомства, но его продукции едва-едва хватало только для нужд флота. В остальных случаях пользовались привозными заграничными — французскими «типа Эр» и английскими «типа Раунда». Эти довольно редкие и дорогие приборы раздобыть было крайне трудно. Бонч пытался получить лампы через Главное военно-техническое управление, то есть все через того же полковника Муромцева, но тщетно — ламп не дали. И тогда поручик Бонч-Бруевич решает делать лампы сам, собственными силами…
Сейчас даже трудно представить себе, насколько эта затея казалась безнадежной. Любая мало-мальски пригодная для лампового производства мастерская должна была располагать хотя бы специальными ртутными насосами для откачки воздуха из баллонов ламп, иметь стекло, чтобы делать сами баллоны, и, конечно, газовые горелки и стеклодувные инструменты. Требовалось еще множество самых различных дефицитных материалов, в том числе вольфрамовые нити накала. Ничего, совершенно ничего похожего не было в распоряжении Бонча, да и быть не могло. В приемном бараке хранился только запасной провод и кое-какие детали к аппаратуре. Неистребимый оптимизм поручика, казалось, граничил с безрассудством. Поначалу у Бонча ничего не выходило. И прежде всего потому, что никак не удавалось получить в лампе стойкий вакуум. Ртутный насос не выключался круглосуточно. Он стоял рядом с кроватью Бонча — тот даже ночью контролировал его работу. И закономерный результат — отравление ртутными парами. Месяц пришлось пролежать в больнице. Но все же постепенно технологию откачки освоили, овладели и стеклодувными тайнами. Зима 1915-го года… Перед Бончем стоит на работающем насосе маленькая круглая стеклянная лампочка. Она примазана к диску насоса замазкой, которую денщик Бобков поливает водой. Свершилось чудо: лампа работает! Горит темно-красным огнем нить накала, подано от аккумулятора напряжение на анод. Но эта светящаяся стеклянная игрушка имеет отнюдь не игрушечные возможности. Она позволяет принимать сигналы парижской телеграфной станции Эйфелевой башни настолько громко и уверенно, что их слышно по всей комнате. Раньше о таком и мечтать было нельзя… Вскоре вслед за первой появилось еще несколько действующих ламп. Бонч и его помощники-добровольцы поверили в свои возможности, почувствовали, что поставленная цель близка! Восторги помощника начальника станции и его соратников отнюдь не разделяются капитаном Аристовым. Он не видит во всем этом никакого прогресса — одно сплошное нарушение устава и дисциплины. В Военно-техническое управление от Аристова идет рапорт с требованием перевести с Тверской приемной станции или его, капитана, или этого «зарвавшегося» поручика. К счастью для всей русской радиотехники, там догадались все-таки убрать не Бонча, а Аристова…
Удача повернулась к Бонч-Бруевичо окончательно тогда, когда на место Аристова – был назначен начальником радиостанции штабс-капитан Владимир Михайлович Лещинский. Он годом раньше Бонч-Бруевича окончил инженерное училище и уже служил в Сибири. Лещинский стал другом Бонча и хорошим организатором общего для них дела. Положение резко изменилось. Нашлись необходимые материалы, установили ртутные насосы. И вот уже в тверских бараках создалось подобие настоящей ламповой мастерской. Конечно, Лещинский и Бонч понимали: этого недостаточно. Мало создать небольшую полулабораторную, полупроизводственную базу. Необходимо расширить производство, нужен обмен опытом, необходима информация о таких же работах в других местах, надо знать, что делается за рубежом. Каким-то чудом Лещинский добивается у начальства зарубежной командировки для своего неуемного друга. Бонч-Бруевич едет во Францию! Едет через Скандинавию и Лондон вокруг всей Европы — ничего удивительного, ведь идет война. В Париже он встречается с генералом Ферье. Тот разрешает русскому коллеге посетить радиоламповые фирмы. Бонч ходит по заводским цехам, смотрит, как делают знаменитые «французские» лампы. И у него крепнет уверенность, что и в России не только возможно, но и просто необходимо создать такие же лампы, а может быть, даже еще лучшие. В Тверь он возвращается с большими надеждами и новыми обширными планами… А в Твери Лещинский не теряет времени даром. Продолжается расширение лабораторной базы, пополнение материалами и приборами. Бонч опробовал и новое приспособление к приемнику для приема незатухающих колебаний вместо тиккера. Оно называлось «гетеродин», экспериментальный макет его был сделан еще в 1915 году. С помощью гетеродина стало возможно на совсем маленькую антенну, подвешенную не на стометровых мачтах, а всего в полутора метрах над землей, принимать самые длинные станции: Париж, Лион, Науэн. И уж вовсе чудо — прослушивалась работа небольших полевых военных радиопередатчиков на расстоянии до полутора сотен километров от Твери. А самое главное — это гетеродин позволил с легкостью отстраиваться от «шумов» мощной Ходынской и Царскосельской искровых станций. Нетрудно понять, что означали происшедшие в Твери перемены и для всей русской радиотехники. Тверское производство было весомой прибавкой к той аппаратуре, которую производило депо морского ведомства. Иностранные лампы, как уже говорилось, стоили дорого: за каждую приходилось платить 200 рублей золотом. Лампы РОБТИТ стоили еще дороже — 250 рублей штука. А тверские лампы обходились всего по 32 рубля.
В 1916 году по поручению Военного технического управления Бонч подготовил брошюру под названием «Катодные лампы». Это была первая серьезная научная публикация. В ней автор предстает уже вполне сложившимся, инженером. Трудно переоценить ее значимость для ранней радиотехники и в научном и в практическом отношении. Ко времени выхода брошюры лампы уже стали широко применяться на приемных радиостанциях, но радисты еще не имели опыта по их использованию. Книжка восполняла пробел в знаниях специалистов армейской связи.

Революцию Михаил Бонч-Бруевич встретил на своем «боевом» посту – в Твери. И Бонч-Бруевич, и все еро коллеги-радиотехники – единодушно приняли новую Советскую власть
В Советской стране начали организовывать гражданскую радиосвязь. В первые же месяцы Советской власти на тверской радиостанции произошли важные перемены. Она перешла в ведение Наркомата почт и телеграфов, перестала быть военной. Штат тверской нештатной лаборатории узаконили и увеличили до 59 человек, Лещинский стал ее управляющим.

Сюда стали стягиваться кое-какие новые инженерные силы. Приехал товарищ Бонча и Лещинского, — Петр Остряков. Приехал в Тверь теперь уже бывший полковник Леонтьев, их бывший командир по Иркутску. Советское правительство назначило его членом радиосовета Наркомпочтеля. Всех четверых военных радистов объединило не только общее дело, но и политические убеждения: все они считали, что Советская власть — единственно верный путь для их родной страны. 2 декабря 1918 г. председатель Совнаркома В.И. Ленин подписал декрет, названный «Положение о радиолаборатории с мастерской Народного комиссариата Почт и Телеграфов», с целью создания в России Государственного радиотехнического института. Ближайшей задачей НРЛ была названа техническая разработка и конструктивное исполнение радиотелеграфных и радиотелефонных передатчиков дальнего радиуса действия. А вскоре состоялся и переезд. Адрес лаборатории звучал так: НРЛ (эта аббревиатура расшифровывалась просто: Нижегородская радиолаборатория).

И уже вскоре труды Бонча завершились первым успехом: к осени 1918-го года появляется новая конструкция приемной лампочки. Ее назвали ПР-1, что означало «Пустотное реле первого типа». Осенью 1918 года партия приемных ламп изготовлена. Их тщательно проверяют, аккуратно упаковывают в ящики со стружкой и готовят к перевозке в Москву. Специалисты в Москве высоко оценивают продукцию нижегородцев: их лампы по качеству и конструкции вполне могли поспорить с зарубежными. События показывали, что настала пора создавать в рабоче-крестьянском государстве собственные научно-исследовательские институты, без чего нельзя было развивать ни науку, ни технику, ни промышленное производство. Ведь еще в «Наброске плана научно-исследовательских работ» Ленин поставил перед учеными страны задачу перестройки науки и производства страны на основе применения электрической энергии и проведения исследований в тесной связи с хозяйственным строительством. Коллектив НРЛ вполне позволил создать одно из подобных учреждений. НРЛ стала первым Советским радиотехническим научно-исследовательским институтом, призванным решать радиотехнические проблемы в самом широком объеме и разрабатывать необходимые стране приборы и аппараты. Инженерная наука от ее «кустарщины» в царской России – впервые становилась системной, массовой…!

Первоначальное ядро коллектива НРЛ постепенно стало пополняться учеными и инженерами. В конце 1918 года в Нижний приехала группа специалистов по электрическим машинам во главе с известным уже в то время ученым, Валентином Петровичем Вологдиным, — впоследствии членом-корреспондентом Академии наук СССР.
После появления электронной лампы ее, конечно же, вскоре попытались заставить работать и в качестве радиогенератора. Впервые такая попытка увенчалась успехом в опытах немецкого инженера Александра Мейсснора из фирмы «Телефункен». Но ламповые генераторы обладали поначалу очень малой мощностью и в этом смысле не могли сравниться с машинами и дугой, гигантами тогдашнего эфира. Те вырабатывали сотни киловатт, ламповые же генераторы к концу первой мировой войны — в лучшем случае — десятки ватт, иначе говоря, в тысячи раз меньше. Но этот новорожденный ребенок радиотехники имел свой пеповторимый и несравнимый с дугой и машиной «талант». Дело в том, что радисты уже в самом начале двадцатого века замахнулись на передачу в эфир не только морзянки телеграфных сигналов. Их манила вполне осуществимая, в принципе во всяком случае, идея: с помощью радиоволн передавать звуки голоса и музыки. Но дуга и машина воздвигали на этом пути огромные технические трудности. Их суть заключалась в необходимости управления могучими токами в цепи дуги или машины посредством слабых сигналов микрофонов. И потому все попытки создать технически пригодный радиотелефон до поры до времени не удавались. Но вот появилась лампа — электронный прибор, очень чуткий и тонкий. Самые слабые колебания электрического заряда на ее управляющем электроде — он назывался сеткой — приводили к значительным изменениям тока через лампу. С помощью лампы модуляция, то есть управление мощностью колебаний, осуществлялась легко и просто, а это как раз и требовалось для радиотелефона. В этом свойстве лампы и заключалась ее неоспоримое преимущество перед дугой и машиной. Во всех странах стал нарастать интерес к проблеме радиотелефона, велись интенсивные опыты, появлялись системы, пригодные и для практических целей. Вот только мощности были несравнимы: выигрывая в удобстве, лампы по-прежнему ограничивали считанными ваттами мощность передатчиков. Бонч-Бруевича не могла не заинтересовать проблема «радиотелефонирования» с помощью ламп. И с политической точки зрения она казалась весьма заманчивой. В самом деле, для нашей молодой страны с ее огромными просторами, плохо развитой в те годы проводной связью и острой нехваткой телеграфистов как нужен был тогда радиотелефон! Ведь голос в эфире — это не то что таинственное потрескивание точек и тире. И телефонные сообщения из центра оказались бы доступными для всех. С инженерной точки зрения Бонч вполне трезво оценил трудность задачи. Создать радиотелефон отнюдь, — не легко. Прежде всего, нужны лампы. С лампами приемного типа, освоенными в Нижегородской лаборатории, мечтать о сколько-нибудь заметном успехе не приходилось: их мощность была совершенно недостаточна. За рубежом, правда, пробовали включать одновременно и параллельно большое количество приемных ламп, но и это не давало хороших результатов. И Бонч-Бруевич опять, как прежде в Твери, ставит перед собой, казалось бы, немыслимую задачу — создать радиолампы достаточно большой мощности, во всяком случае, сравнимой с мощностью машины и дуги. Новаторский замысел Бонча многие именитые специалисты встретили по меньшей мере как фантастику. Что же казалось скептикам несбыточным в таком замысле? Ответ прост: Ведь в мощной радиостанции лампа должна пропускать через себя большие токи. Но она, как и любое техническое устройство, не могла быть идеальной, не имела бы, как говорят инженеры, стопроцентного КПД. А следовательно, часть мощности неизбежно должна была расходоваться в ней самой и пропадать попусту, а точнее, превращаться в тепло и нагревать ее главный электрод — анод. Чем мощнее лампа, тем тепловое рассеяние внутри лампы, конечно, больше. При определенной величине мощности анод чрезмерно нагреется и лампа разрушится. Перед Бонч-Бруевичем вырисовывалась картина трудностей почти непреодолимых. Конечно, можно попытаться сделать лампу большего размера, применить тугоплавкие металлы и особое стекло. Предел мощности тогда немного отодвинется. Но все равно материалы в конце концов не выдержат. Расчеты и эксперименты показали, что пределом возможности при таком подходе остались мощности порядка сотни ватт. Ватт, а не киловатт, как в машине и дуге. За рубежом уже так и делалось. Тугоплавкие металлы как раз и выдерживали стоваттные мощности. Но в распоряжении нижегородцев тугоплавких материалов не было. Так что они не могли подойти даже к этому скромному порогу, совершенно незначительному с точки зрения стоявших перед отечественной радиотехникой задач. Бонч-Бруевич совершенно ясно сознавал, что следует искать какого-то другого, принципиально нового решения…
Бонч сперва попробовал изготавливать лампы такой же конструкции, как и приемные, только побольше размером. Мощность нарастала, но медленно: сперва два ватта, потом десять. Прошло немного времени — и вот уже построена стеклянная генераторная лампа мощностью 150 ватт. Она получила марку ГИ-150 и стала выпускаться серийно. В руках ученого появились приборы, с которыми уже можно было проводить эксперименты по ламповому радиотелефонированию и строить действующие макеты первых радиотелефонных передатчиков. 15 января 1920 года, когда с помощью их маленькой радиотелефонной станции (ее мощность составляла всего 300 ватт) была проведена передача из Нижегородской радиолаборатории в Москву — об успешном опыте рассказали Ленину. Ленин начинает планомерно и настойчиво проводить в жизнь эту важную и новую техническую идею. «Митинг с миллионной аудиторией» — так назвал он радиотелефон. В Нижегородский губернский исполком 5 февраля 1920 года идет его телеграфное распоряжение: «Ввиду особой важности задач, поставленных радиолаборатории, и достигнутых ею важных успехов, оказывайте самое действенное содействие и поддержку к облегчению условий работы и устранению препятствий».
Пробные передачи показали, что даже небольшой передатчик Нижегородской радиолаборатории способен передать достаточно большое расстояние. Стали поступать сообщения о том, что его слушают на многих приемных станциях Наркомпочтеля. Новинка вызывает и удивление и восторг: ведь для многих, даже профессиональных, связистов радиотелефон с трудом укладывался в сознании. М. А. Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях рассказывает, что один из операторов радиоприемной станции в Арктике был буквально потрясен, услышав однажды в наушниках вместо привычных телеграфных писков обычный человеческий голос: «Алло, алло! Говорит Нижегородская радиолаборатория, слушайте!» А в мае 1920 года впервые в нашей стране в эфире прозвучала музыка, переданная нижегородским передатчиком.
Это был немалый успех: работа явно получалась. Но Бончу стало ясно и другое. Чтобы радиотелефон было слышно всюду, необходимы лампы еще большей, значительно большей мощности, чем они имели. И изобретатель упорно шел к цели. И вот наконец решение было найдено, смелое и оригинальное. Самая важная мысль оказалась и самой простой, но и самой необычной: нужно охлаждать лампу, интенсивно отбирая выделяемое на аноде тепло. Неожиданность такой идеи заключалась в том, что самая суть действия радиолампы состояла в нагреве: в любой из них обязателен катод, который специально нагревают до ярко-красного цвета, чтобы получить поток электронов. А рядом непременно имеется анод, и вот его-то следовало охлаждать. Ситуация поистине парадоксальная. Стеклянную колбу лампы непосредственно охлаждать нельзя. Раскаленное стекло треснет. Постепенно или, может быть, вдруг у Бонча мелькнула мысль: а что, если сделать лампу, в которой анод будет не внутри ее, а снаружи, то есть, как бы вывернуть ее наизнанку и поместить катод и управляющую электронами сетку с помощью стеклянных стенок внутри наружного анода. Тогда ничто не помешает действительно поливать анод водой. И это было вторым озарением!

17 марта 1920 года В. И. Ленин ставит подпись на декрете о сооружении в Москве Центральной радиотелефонной станции. Строительство ее поручается Бонч-Бруевичу. Сооружению станции Ленин уделяет много внимания, неоднократно требует докладывать ему о ходе работы. Он помогает обеспечить строительство необходимыми средствами и материалами, и стройка быстро продвигается.
Всего несколько месяцев спустя, в середине 1920 года, на радиоцентре Гельтов под Берлином происходит поистине необычайное событие. Вокруг руководителя всемирно известной фирмы «Телефункен» графа Георга фон Арко собрались ведущие специалисты концерна. На столе полированный коричневый деревянный ящик с ручками настройки. В глубине стеклянный баллон, тускло светятся красными огоньками катоды ламп. Это новинка фирмы — ламповый радиоприемник, очень чувствительный. Всегда гордые и непроницаемые, лица сейчас не могут скрыть растерянности. «Das ist unmoglich» — «Это невозможно!» — произносит кто-то негромко. Еще бы! В наушниках четкий, спокойный и негромкий, но прекрасно слышимый голос произносит сперва по-русски: «Говорит Москва!», а потом то же самое по-немецки. Идет экспериментальная радиотелефонная передача из России специально для немецких специалистов. Расстояние около двух тысяч километров. Так что было чему поражаться немецким инженерам. И не только им. Передача показала, продемонстрировала всему миру успехи Советского государства в радиотехнике. Ведь в то время в Германии исследования по радиотелефону еще не выходили из стен лаборатории. А в Советской России работы по сооружению и доводке Центральной радиотелефонной станции шли полным ходом. И были поставлены жесткие сроки — два с половиной месяца.

17 сентября 1922 года впервые в мире – Советская радиотелефонная станция «Коминтерн» (Центральная радиотелефонная станция имени Коминтерна). осуществила радиотрансляцию концерта с «зоной покрытия» в несколько тысяч километров! Вскоре начались регулярные радиотелефонные передачи из Москвы. Построенная станция работала устойчиво и надежно. Ее слушают уже не только радисты приемных станций Наркомпочтеля. Появляются в стране и «частные радиоприемные станции» — так поначалу почтительно именовались те первые детекторные приемники, которые стали появляться в пользовании у населения. Тогда же возникает и понятие -«радиолюбительство». Это новое понятие относилось к любителям, свое свободное время посвящавшим занятиям радиотехникой. Они экспериментировали, строили из подручных cpt-дств радиоприемники, а потом, надев наушники и склонившись над своими хитроумными творениями, состоящими из проволочных катушек на картонных цилиндрах и самодельных слюдяных конденсаторов, упоенно слушали голоса в эфире. Нижегородцы многое сделали, чтобы радиолюбительство, став массовым движением, пустило прочные корни в стране. Они разработали образцы детекторных приемников не только для заводского выпуска, но и для того, чтобы их можно было делать в домашних условиях.

Тем временем изобретатель продолжал трудиться над мощными лампами. Придуманная им конструкция день ото дня позволяла увеличивать мощность. И вот уже сделаны лампы в два киловатта, со стеклянными баллонами и полным анодом с водяным охлаждением. Эти лампы поставили на московском радиотелефонном передатчике, и его мощность достигла 25 киловатт. Более мощной радиостанции в Европе в то время не существовало. Однако для огромных просторов нашей страны и такой мощности было мало, станцию слышали не везде. Поэтому необходимость в еще более мощных лампах не отпала. Следующий этап — лампа в 6 киловатт. А следом за ней, в том же 1923 году, создается лампа с внешним анодом и проточным охлаждением, с гигантской по тем времепам мощностью — целых 25 киловатт. В скором времени в Нижний приезжают иностранные гости — группа немецких инженеров во главе с уже упоминавшимся графом фон Арко. Среди них и сам «отец» лампового генератора — Александр Мейсснер, ведущий специалист «Телефункен». И снова, как в 1920 году у себя в Гельтове, немцы поражены: русские сделали лампу неимоверной мощности и совершенно оригинальной конструкции! Не требовался даже переводчик. Гости смотрели, прикасались к лампе руками и понимали: здесь, в России, где еще совсем свежи военные раны, в лаборатории, ничем не похожей на светлые, сверкающие стеклом и никелем залы, где работают исследователи фирмы «Телефункен», никому дотоле не известные «советские инженеры» оставили их, — немецких ученых с мировыми именами, далеко позади! А дальше произошло то, что еще недавно показалось совсем невозможным: немецкие гости заказали у нижегородцев несколько ламп, чтобы повторить их конструкцию у себя в Германии. Русская лампа победила. Победили нижегородские пионеры радиотехники. И конечно, огромную победу одержал их талантливый руководитель и товарищ — Михаил Бонч-Бруевич. Его слава вышла за границы нашей страны. Свои лампы с водяным охлаждением нижегородцы уже подготовили для серийного выпуска на Московском электроламповом заводе.
Бончу и Татаринову удалось многое прояснить и в практике, и в теории совершенно нового направления радиотехники — коротких волн. Они занялись проектированием коротковолновых антенн. Налет тайны с коротких волн постепенно стирался. Их использование в радиолюбительской практике стало обычным. Более того, вся работа здесь перешла в коротковолновой диапазон. Бонч и Татаринов убедились, что короткие волны могут служить прекрасным средством дальней профессиональной связи: как радиотелеграфной, так и радиотелефонной. Тем самым решались многие трудности: ведь для линий связи Москвы с такими городами, как Новосибирск, Томск, Иркутск, Ташкент, на длинных волнах требовались огромные мощности передатчиков. Естественно, что такие магистрали стоили дорого, и строить их было трудно. А вот в коротких волнах Бонч видел прекрасный выход из положения: мало того, что они позволяли обойтись очень небольшими мощностями, но к тому же давали возможность проводить так называемые направленные связи, излучая радиоволны в строго заданном направлении. Такое свойство уменьшало потребную для передачи энергию, снижало помехи. Серьезные и планомерные исследования коротковолновых антенн и свойств коротких волн в нижегородской лаборатории начали проводить с весны 1924 года. Идея направленного излучения и приема глубоко увлекла Бонча и Татаринова. Им удалось разработать несколько довольно удачных конструкций направленных коротковолновых антенных систем. Татаринов, как теоретик, пошел значительно дальше: он предложил весьма удобные и точные способы расчета антенн. Вместе с ним свои первые успехи в области антенн сделал и А. А. Пистолькорс, будущий известный ученый, академик, глава Советской антенной школы. В НРЛ, верной принципу сочетания теории и практики, — в сжатые сроки проектируется и аппаратура для магистральной коротковолновой связи между Москвой и Ташкентом. В Москве и Ташкенте строятся передатчики коротких волн на мощных нижегородских лампах специальной конструкции. В 1926 году магистраль вступает в строй.
Увлеченный короткими волнами, не забывает Бонч и мощную радиопередающую технику для радиовещания. В 1928 году в Москве вступает в строй построенная нижегородцами станция на Шаболовке — сорокакиловаттный «Новый Коминтерн» с лампами по 25 киловатт. Этот передатчик снова занял первое место в Европе по своей мощности.
1928 год в жизни Бонча и всех нижегородцев был отмечен радостным событием. Лабораторию наградили вторым орденом Трудового Красного Знамени. Страна отмечала успехи своего первого радиотехнического института и его руководителя. Вскоре произошла реорганизация НРЛ. Она была слита с Центральной радиолабораторией в Ленинграде. М. А. Бонч-Бруевич получил назначение на должность научного директора ооъединенной лаборатории. Такая перестройка логически вытекала из развития науки и промышленности страны. Перед новым научным центром встала важнейшая задача того времени — углублять научные изыскания в радиотехнике и развивать собственную, Советскую радиопромышленность.
В том же, 1928-м году — на территории бывшего «Проводника» начинает функционировать Московский электрозавод имени Куйбышева. Сюда переводятся все московские фабрики электроламп. Это был не просто завод, — как «производство». На этом заводе проводились инженерные исследования и изыскания.
В 1929г. На Московском электроламповом заводе впервые в мире был разработан и получен твердый сплав, получивший название «Победит».
В 1931г. МЭЛЗ, первым среди промышленных предприятий СССР награжденОрденом Ленина №2 (за решение «вольфрамового вопроса», т.е. – за создание собственной технологии получения вольфрамовых нитей для ламп…)

В 1932г. — в СССР получен металлический тантал.
В 1933г. — начало мелкосерийного опытного производства газоразрядных ламп низкого давления и ртутных ламп.
В 1937г. — изготовлены лампы для освещения «рубиновых» звезд Кремля.
В 1939г. — по решению СНК СССР «Электрозавод» преобразован в Московский электроламповый завод. В отдельные предприятия выведены: Завод автотракторного электрооборудования (АТЭ-1), Московский прожекторный завод и Московский трансформаторный завод (ныне: ОАО ХК «Электрозавод»). Награждён повторно Орденом Ленина №99.
В 1940г. — экспортировано в Великобританию 5 миллионов электроламп!
7 марта 1940 года от инфаркта скончался выдающийся Советский ученый-практик, Инженер – с большой буквы! — Михаил Александрович Бонч-Бруевич.

НРС в 1939 году была преобразована в Горьковский Государственный Союзный завод № 326 имени М. В. Фрунзе. Это предприятие сыграло важнейшую роль в обеспечении Советской Армии и партизанских соединений — современными радиостанциями перед Великой Отечественной войной и во время нее.

За неполные 20 лет российская радиотехника из кустарных мастерских, работающих исключительно на личном энтузиазме (а зачастую – и на деньгах…) их основателей, — переросла в полноценную отрасль промышленности мирового уровня. Радиопром СССР имел свою собственную «отраслевую» научную базу, что говорит о системном подходе к развитию этой стратегически важной сферы. Речь шла не об отдельных «контрактах» или «заявках» — свойственных капитализму… Речь шла о совершенно ином подходе – создания с нуля массового производства радиотехнической продукции военного и гражданского назначения! Вплоть до наступления «эры полупроводников» — СССР являлся мировым лидером радиоэлектронной промышленности…
Флагманом Советского «радиопрома» был «Московский электроламповый завод»
1948г. на МЭЛЗ выпускается первый телевизионный кинескоп, начинается промышленное производство первых в стране люминесцентных ламп типа ДС и БС.
1956г. Начинается производство ртутных ламп типа ДРЛ.
1958г. Выпущен первый отечественный цветной масочный кинескоп 53ЛК3Ц.
1965г. В результате проведенной реконструкции, производственные мощности увеличились более чем в два раза. Завод получил новое, более точно отражавшее характер продукции название — Московский завод электровакуумных приборов (МЗЭВП). Свое старое название (МЭЛЗ) завод передал созданному объединению, став его головным предприятием;
1967г. Выпущен первый Советский серийный цветной кинескоп. (По оценкам «специалистов» США, производство цветных кинескопов в СССР, — должно было начаться не ранее 2000г.!) На Московском заводе «Рубин» — начато серийное производство цветных телевизоров!
1970г. На международной выставке во Франции Советский телевизор «Электроника ВЛ-100» был признан моделью года.
1974г. Освоено производство систем ракетного наведения;
1977г. Начато серийное производство электронно-оптических преобразователей;
1978г. Начался выпуск малогабаритных цветных телевизоров «Электроника Ц-401».
1979г. Запущено опытное производство оптических квантовых генераторов (лазеров…);
1980г. Продукция завода экспортируется более чем в тридцать стран.
1990г. Количество выпускаемых кинескопов достигает пяти миллионов штук в год.
ВСЁ….!!!
1996г. Организовано производство стеклотары. Завод преобразован в ОАО "МЭЛЗ";
1999г. Выпущена первая опытная партия натриевых ламп высокого давления ДНаТ для наружного освещения на основе комплектующих из Китая!
2008г. ОАО "МЭЛЗ" ликвидировано…!
На базе имущества ОАО созданы предприятия ООО "МЭЛЗ-ЭВП" и ООО "МЭЛЗ-ФЭУ". Производственное оборудование перенесено в г. Зеленоград на территорию бывшего завода «Элма». Основной товарной номенклатурой данных предприятий являются, соответственно: силовые трансформаторы, электронно-опти